Думаю, о чем писать магистерскую. Например, о роли художника на духовных путях Востока.
А недавно вместо одной пары по конфуцианству нас отвели на презентацию Марины Евгеньевны Кравцовой по китайской живописи. И там я придумала конец своего древнекитайского романа... Я хочу написать о том, что искусство выше смерти. И эта сцена всё ещё стоит у меня перед глазами.
Хайдеггер писал о том, что Восток в фильме - это уже объективизация Востока. И это тоже не даёт мне покоя. Я думаю, мы не можем понять те времена, в которых мы не жили. Мы можем ими проникнуться. Но мы ими не станем, у нас своя кровь, своя жизнь. И это я тоже хочу показать... Мы, в конечном итоге, не можем отдаться ни одной выдумке своего ума так, чтобы это принесло нам удовлетворение и покой. Каждый роман, который я пишу, заканчивается символической гибелью героя или героев, которые, как правило, находят то, что ищут, но оказывается, что оно не способно их удовлетворить. Мне всегда казалось, что концепция нирваны как прекращения желания, искания мне не близка. Не стремятся к ней и мои герои. Но они живут в мире, где удовлетворение иллюзорно, и постепенно научаются в нем жить. И вот эти храбрость, мудрость, веселье перед лицом хаоса и небытия, равно как и красота и хрупкость жизни человека и мира - наверное, главное, что меня интересует.
Ещё бы увязать всё, что я нафантазировала за десять лет без знакомства с китайским языком. К удивлению своему, обнаружила, что китайское имя героя действительно вполне китайское (в китайском весьма ограниченное количество слогов и, следовательно, слоготворчества) и наполовину переводится как "небытие", а на вторую половину - пока не поняла.
Все тетрадки по философии исписаны заметками. Пишу романы, как Достоевский на каторге, - у себя в голове. Впрочем, мы уже разобрались с А.В. Парибком, что творчество должно вырывать слушателя из обыденности и вводить в состояние созерцания, дхьяны. А значит, если хочешь быть творцом, научись сначала сам в нём пребывать.
Видимо, таки буду писать о роли художника на духовных путях Востока.
А недавно вместо одной пары по конфуцианству нас отвели на презентацию Марины Евгеньевны Кравцовой по китайской живописи. И там я придумала конец своего древнекитайского романа... Я хочу написать о том, что искусство выше смерти. И эта сцена всё ещё стоит у меня перед глазами.
Хайдеггер писал о том, что Восток в фильме - это уже объективизация Востока. И это тоже не даёт мне покоя. Я думаю, мы не можем понять те времена, в которых мы не жили. Мы можем ими проникнуться. Но мы ими не станем, у нас своя кровь, своя жизнь. И это я тоже хочу показать... Мы, в конечном итоге, не можем отдаться ни одной выдумке своего ума так, чтобы это принесло нам удовлетворение и покой. Каждый роман, который я пишу, заканчивается символической гибелью героя или героев, которые, как правило, находят то, что ищут, но оказывается, что оно не способно их удовлетворить. Мне всегда казалось, что концепция нирваны как прекращения желания, искания мне не близка. Не стремятся к ней и мои герои. Но они живут в мире, где удовлетворение иллюзорно, и постепенно научаются в нем жить. И вот эти храбрость, мудрость, веселье перед лицом хаоса и небытия, равно как и красота и хрупкость жизни человека и мира - наверное, главное, что меня интересует.
Ещё бы увязать всё, что я нафантазировала за десять лет без знакомства с китайским языком. К удивлению своему, обнаружила, что китайское имя героя действительно вполне китайское (в китайском весьма ограниченное количество слогов и, следовательно, слоготворчества) и наполовину переводится как "небытие", а на вторую половину - пока не поняла.
Все тетрадки по философии исписаны заметками. Пишу романы, как Достоевский на каторге, - у себя в голове. Впрочем, мы уже разобрались с А.В. Парибком, что творчество должно вырывать слушателя из обыденности и вводить в состояние созерцания, дхьяны. А значит, если хочешь быть творцом, научись сначала сам в нём пребывать.
Видимо, таки буду писать о роли художника на духовных путях Востока.